Живые оказались проворнее мертвых. Cреди победителей областного литературного конкурса нет ни одного литератора-фронтовика

В канун празднования 70-летия Великой Победы специальная комиссия назвала победителей областного литературного конкурса, проводимого в рамках Года литературы. На это важное мероприятие впервые за многие годы из бюджета была выделена внушительная сумма – порядка одного миллиона рублей. "А вас здесь не стояло!" Я не готов сейчас обсуждать достоинства и недостатки произведений-лауреатов, они пока не изданы и тщательный анализ их еще впереди, но сегодня можно и нужно обратиться к самой атмосфере конкурса и соответственно той концепции, исходя из которой было принято окончательное решение по составу участников. Напомним, что всего было заявлено шесть позиций, из которых триумфаторами стали четыре. Проводило конкурс министерство культуры и туризма области, ранее, насколько мне известно, делами литературно-издательскими особо не занимавшееся. Все номинации были представлены одной-единственной общественной организацией-областным отделением Союза писателей России, а точнее, ее руководством, которое, разумеется, и само не затерялось в лауреатском списке. Ну, тут уж, как водится, "что возглавляешь, то и имеешь"…Более того, в конкурсной комиссии опять же значились все те же до боли знакомые люди из писательской конторы, сначала составившие список номинантов, а затем дружно проголосовавшие за него. К этому решению – сделать вид, будто литераторов-фронтовиков у нас отродясь не бывало – по совокупности имели отношение с полсотни человек, причем, не только пиитов- общественников, но и серьезных людей, облаченных властными полномочиями, званиями и регалиями, причем последних, во главе с министром культуры, на мой взгляд, просто и незамысловато "подставили" . Сначала я не поверил тому, что не только среди победителей, но и среди номинантов конкурса не было ни одного астраханского поэта или прозаика, опаленного войной. Такое, особенно в юбилейном году, когда еще не стихли залпы салютов и победных маршей, казалось совершенно невозможным, кощунственным даже. Но если министерские работники в силу ряда причин, в том числе и возрастных, могли просто не знать о самом существовани такого пласта в астраханской литературе, как "проза и поэзия о войне", не переиздававшихся более 30 лет, то предводители пиитов об этом знали прекрасно, ибо крестились и божились в свое время на могилах писателей-фронтовиков помнить и почитать их до конца дней своих. В реальности же временные рамки тех клятвенных обещаний ограничились, похоже, тремя поминальными рюмками. Это была бы команда-мечта… А сейчас – небольшая литературная справка. Если из наших писателей и поэтов, прошедших дорогами войны, составить сборную команду, то, уверяю вас, такая команда дошла бы до полуфинала, где, возможно, и уступила бы более мощным и представительным коллективам из столичных центров, но в тройку призеров могла бы войти спокойно и деловито. Вот основной состав этой чудо-команды: Михаил Луконии(капитан), Александр Черненко, Константин Ерымовский, Борис Шаховский, Юрий Селенский, Борис Филиппов, Сергей Панюшкин, Борис Ярочкин, Николай Поливин, Cергей Калашников, Юрий Кочетков… Из этого великолепного списка я хорошо знал лишь четверых: Селенского, Ярочкина, Калашникова и Кочеткова. С поэтом и журналистом Юрием Ивановичем Кочетковым судьба свела меня в середине 70-х прошлого столетия на областном радио, а что касается наших замечательных прозаиков, то в начале 80-х годов я был первым читателем и редактором некоторых их произведений, заведуя в то время астраханским филиалом Нижне-Волжского книжного издательства. Они были очень разными, эти литераторы, но их роднила необыкновенная скромность, интеллигентно называемая деликатностью – черта, увы, покинувшая нас в последние годы. Они редко рассказывали о войне, и если, к примеру, в честном застолье кто-либо из писательских гостей начинал живописать свои ратные подвиги, то ироничный до предела Юрий Васильевич Селенский, прищурив глаз, говорил: "Так это, значит, о твою стальную грудь разбилась немецкая военная машина?" Он только что завершил свой последний роман "Не расти у дороги" и все выпытывал у меня, как я отношусь к "старику Хэму", которого очень уважал за суровую, мужественную, с потом и кровью прозу… Борис Петрович Ярочкин, напротив, был молчалив, редкословен. В те годы трудно продвигался главный, пожалуй, его роман "Ельня". По сути, он был одним из первых в советской литературе, кто отважился написать правду о трагических событиях начала войны. Замыкал эту доблестную троицу Сергей Борисович Калашников – cибарит, интеллектуал, чему немало способствовала занимаемая им должность директора облкниготорга. Cвоего брата-писателя, и не только начальствующего, он потихоньку снабжал дефицитными тогда книгами, и однажды, когда я редактировал сборник его рассказов "Надеялись довоевать", вдруг спросил, а чего это я ничего у него не прошу. Я, помнится, отшутился, мол, зачем мне читать других, когда сам пишу, на что он секунд десять не знал, что ответить, а уж потом звонко рассмеялся и пошел прочь, качая своей красивой, с проседью головой… Чулан для памяти? Эти люди вкупе с выше упомянутыми поэтами есть не что иное, как наш астраханский Бессмертный литературный полк. Или батальон. Или взвод – не важно. Здесь главное слово – бессмертный. Но вот кто-то, имеющий сугубо прагматический взгляд на самые утонченные проблемы, решил, что Год литературы – это только для имеющих справку о проживании на этом свете, и деловито задвинул теснящую пространство память о фронтовиках в чулан. Живые оказались проворнее мертвых, и теперь 6 июня, аккурат в день рождения светоча русской словесности ,по праву сильнейших получат возможность за казенный счет издать свои творения. У меня одна просьба к устроителям торжественной церемонии: пригласите, будьте столь любезны, на нее какого-нибудь кучерявого мальчика из соседней школы и попросите его с выражением прочитать всего несколько строк из Пушкина (кстати, тоже не обремененного справкой о проживании) – специально для присутствующих там заинтересованных лиц. Вот эти божественные строки, в которых Поэт представил духовную основу русского патриотизма: "Два чувства дивно близки нам, В них обретает сердце пищу: Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам". А уж после этого можно будет с чистой совестью приступать к волнующей до слез церемонии вручения слонов. Горько и пошло все это, дамы и господа…