Я буду жить вечно. А когда умру, ты не плачь
Человек, у которого нет или не было бабушки, много потерял. Бабушка — это целый мир, это наше, родное, то, что сравнимо для меня с родиной. Родина — корень род, а бабушка — это и есть наш род, который любит, принимает тебя таким, какой ты есть, и защищает в любых ситуациях.
Бабушки уже не те
По большей части это образованные женщины, которые уже и фаст-фудом не брезгуют, и автомобили водят, и в гаджетах отлично разбираются. И это совсем неплохо. Но вот, какие бабушки были раньше, таких уже не будет. А это были такие женщины, которым отдельно памятник надо ставить. А почему бы и нет? Памятник семье есть, матери есть, а бабушка чем хуже?
Мои родители познакомились в институте. А на первом курсе мама забеременела. Когда ей было 19 лет, я появилась на свет. Что делать? Надо учиться дальше. И вот моя мама в 1984 году отвезла меня к моей бабушке в славное село Селитренное Харабалинского района. Дед работал начальником бригады в рыболовной артели, а бабушка - на железной дороге. Из-за меня она ушла с работы и стала меня воспитывать.
Маня Большая
Мария — это ее имя, сокращенно Маня, а Большая — вроде прозвища. Она была высокой по тем временам. Поэтому и Большая. Бабушка — человек сельский, переживший войну, работая на железной дороге, а это вам не шутки. Старший сын ее утонул по дурости в 25 лет, средний уехал работать на Север, там женился и остался. Осталась только моя мама, которая после родов окунулась в учебу, студенческую жизнь 80-х и навещала меня только по выходным. То есть отдавала мне один из своих выходных дней. Бабушка отдала мне свое сердце. Она распахнула его для меня настолько, насколько вообще человек способен любить.
Клавуся - так она меня называла. Если я капризничала, она делала мне леденцы из воды и сахара на сковороде. Когда было тепло, мы кушали на летней кухне. Иногда мне было лень идти туда из основного дома, и тогда бабушка сажала меня к себе на плечи и, изображая лошадку, скакала к столу, в летнюю кухню. Она делала мне гречку со сгущенкой и никогда не ругала, если я требовала именно это блюдо, а не суп. Количество пирожков, ватрушек и всяких прочих коврижек, приготовленное ею для меня, было космическим. В один день она готовила три-четыре разных видов пирожков. А вдруг Клавуся захочет с мясом, а вдруг с яйцом и рисом, а вдруг сладеньких?
Клавуся, конечно, с таким воспитанием выделывалась и борзела. Но понимала, что бабуля — это любовь, поэтому расстраивать ее мне было все-таки стыдно.
Не то воспитание
Мама приезжала и отчитывала бабушку
- Мама! Ты кого из нее делаешь? Она же избалована вконец.
- Троих детей вырастила и ее выращу, - отмахивалась Маня Большая.
- А как она говорит? Это же мрак. Твоими словами: колидор, лисапед, ведмедь, полуклиника.
Бабушка ничего не говорила, а молча подливала маме ароматнейшего борща с мозговой косточкой, которую нежно обнимала свежайшая телятина.
- Ешь вон.
Мама давала ценные указания и вновь летела в город вместе с отцом в свою умную университетскую жизнь. А мы с бабушкой шли в спальню. Там я тонула в перине, которую Маня Большая каждый раз взбивала для меня.
- Бабуля, расскажи про утопленника.
- Да чего там, рассказывала уж.
- Ну бабуля, - мне, трехлетнему человеку, слышавшему эту историю сто раз, было интересно снова и снова услышать деревенскую страшилку, лежа на перине у протопленной настоящей русской печки, рядом с бабушкой, которая пахла какими-то травами, булочками, немного лекарством и еще чем-то таким родным, что от одного этого запаха становилось спокойно и уютно.
Петька Шило
- Ну и вот, значит, Колька Хромой поехал на рыбалку. А с ним его друг Петка Шило.
- Шило — потому что ему пьяный дядя в ногу шило воткнул?
- Так, так, моя ягодка. Ну и вот рыбачат они в лодке, а тут лодку-то и качнуло. Петька Шило в воду-то и упал. Он барахтаться стал, за лодку цепляться. Колька нет чтобы ему помочь, а взял да и вдарил ему веслом по голове.
- Это потому, что он его жену любил, да бабуля?
- Ну шоркался он с его женой, чего уж. Всё село знало, один Петька нимае. Так вот Петька Шило-то и утонул. А Колька Хромой вернулся, говорит: так и так, утонул Петька, баста. Чего делать? Утонул и утонул. Тело его так и не нашли. А Колька на его жене Вальке женился. Так вот однажды спят они, а в окно кто-то стучит. Колька подошел к окну, а там Петька Шило стоит. Синий, вспухший и в волосах рак у него запутался. И Кольку так манит рукой, мол, иди сюда.
- А Колька что? - я жалась к бабуле, а она проводила по моей макушке своей шершавой ладонью.
- Да что, Клавуся? Не вышел он к нему. А на следующую ночь Петька опять пришел. Так и ходил он все ночи подряд. Колька уж с ума сходить начал. Дом весь на ночь капканами обставлял, вилы зубьями вверх укреплял, да водой святой всё поливал. Он же никому не сказал, что дружка-то утопил. А тут батюшке покаялся-таки. Батюшка ему говорит, мол, ты выйди да прощения у Петьки попроси, авось отпустит. Ну на следующую ночь вновь стук в окно — Петька-утопленник стоит и рукой манит. Надоело Кольке, он и вышел во двор — никого. Пошел за калиткой посмотреть, наступил в свой же собственный капкан, завалился, да на вилы-то, которые сам зубьями вверх закрепил, и упал. Утром Валька его так и нашла на вилах.
- А что еще, бабуля?
- Так известно что. Рядом с Колькой дохлый рак лежал.
Моя ягодка
- Ну всё, моя ягодка, спи, завтра тебе сырничков с утра наделаю, а днем пойдем к тете Рае за молочком.
- А козлят посмотрим у нее?
- Посмотрим.
- А ты мне юлу купишь?
- Куплю, моя ягодка. Давай я тебе одеялку подоткну под ножки, чтобы ты не замерзла. Вот так, вот так, спи, Клавуся. Бабушка наклонилась, поцеловала меня в лоб и перекрестила — ее ежевечерний ритуал.
- Бабушка, а ты умрешь? - я хватаю ее за руку, готовая расплакаться от внезапной мысли.
- Я буду жить вечно. А когда умру, ты не плачь. Я буду с неба смотреть на тебя, моя ягодка.
С тех пор прошло больше тридцати лет, а бабушкин поцелуй и ее «моя ягодка» всегда в моей душе.