Антонине Александровне Седовой в начале войны было 12 лет. Она поделилась своими воспоминаниями о войне.
Антонина Александровна Седова (в девичестве – Жилякова) родилась 16 июля 1929 года в селе Тузуклей Камызякского района. В годы войны она была подростком, но на ее долю выпала большая ответственность, только благодаря ее смелости и находчивости семья выжила, пережила голод.
– Отец мой был председателем рыболовецкого колхоза им. Н.К. Крупской. Ярким воспоминанием раннего детства было уничтожение церкви, до сих пор перед глазами картина: языки пламени на ликах святых, кто успел, тот выхватывал из костра иконы. Помню, что я спрятала шест от плота, на котором приехали атеисты крушить церковь. Моя мать взяла икону, и вскоре в наш дом заявились люди с требованием отдать им ее. В это время матери дома не было, а отец сказал: “Это не моя икона, а жены, я ее вещами не распоряжаюсь”.
Отца за его справедливый характер на селе не все любили, и вскоре на заборе стали писать угрозы. Может, это было связано с репрессиями 1937 года, когда в каждом человеке искали врага народа, может, еще за что-то, но, опасаясь за жизнь мужа и детей, мать уговорила отца уехать в Элисту, где у нее жили два брата. Прожив там 1,5 года, наша семья вернулась на астраханскую землю, но не в прежнее село Тузуклей, а в поселок Приволжье, здесь и застала нас война, отсюда и ушел на фронт отец.
Мать, оставшись с четырьмя детьми без поддержки, опять захотела поехать к своим братьям, которые обещали помогать. Забегая вперед, хочу сказать, что они ничем нам не помогли, они сами как могли выживали. Мы же хлебнули горюшка полной чашей. Если у нас в Астраханской области в реках водится рыба, лягушки квакают, змеи в траве шипят, трава растет (все это в голодное время является едой), то в Калмыкии ни змей, ни травы, даже камыша нет. Да что камыша, мы впервые узнали, что такое пить соленую воду. Ужас!
В августе сорок второго года Элисту захватили немцы. На мою детскую душу выпало быть свидетельницей страшных сцен. Я видела, как после боя над полем кружились стервятники, мы их отгоняли и помогали взрослым хоронить бойцов. Видела, как полицаи поймали девушку, которая передавала донесения нашим. Они привязали ее за веревку к машине и ездили по городу, волоча ее, на все эти мучения смотрели и моя мать, и мать этой девушки. Имени ее, к сожалению, не осталось в моей памяти, но после этого мать мне строго-настрого наказала ни с кем не дружить, ни о чем не разговаривать.
Утром, только открыв глаза, я думала, где бы отыскать еду для матери, двух сестер и братишки. Помню, скотина ревет, это немцы согнали коров на бойню. Голод был такой силы, что пересиливал страх. Я подошла к забору и вижу через щель, как к коровам прислоняют железную трубу, по которой пропускают электрический ток. Туши тут же потрошат, выбрасывая кишки, желудок. Даже сейчас, через много лет, рассказываю, а сама не представляю, как я смогла пролезть в дыру забора и как на глазах у немца стала волоком тащить эти кишки. Мать их промыла, и у нас на несколько дней был “праздник”.
Потом я нашла место, где часто находила еду. По далеко идущему запаху приготовления пищи было понятно, что там находится немецкая столовая. Конечно, к ней нельзя было приблизиться даже на пушечный выстрел. Я исподтишка пробиралась к помойной яме, она была глубокая, выше моего роста. Я стояла, прячась за краем ямы, и ждала, когда из кухни вынесут и вывалят мне на голову помои. У меня с собой была сумка, в которую я собирала очистки от картошки, моркови, свеклы, не до конца обглоданные мослы.
Дома меня всегда с нетерпением ждали, на меня была вся надежда.
После освобождения Элисты от фашистов жить стало не так страшно, но все равно голодно. А тут еще как назло на ноги нечего стало надеть, без обуви долго на улице зимой не походишь. Однажды смотрю, у многих, кто, как и я, подвязывал подошвы к ногам, вдруг появилась целая обувь. Спрашиваю, где взяли, а мне говорят: “Да зайди в калмыцкий дом и поищи, только не попадись на глаза оставшимся хозяевам, а то зарежут!”. Так я узнала, что калмыков репрессировали и депортировали.
Отца мы дождались, нам повезло. Но те картины ужаса войны всегда предстают передо мной бессонными ночами.
